Сказка и Миф | No1 2019 • Психология • Карлин Бине | Минерва и Синяя Борода
Карлин Бине – юнгианский психоаналитик, член французского психоаналитического общества, в настоящее время директор Французской школы Морфопсихологии.
Опубликовано в журнале Cahiers jungiens de psychanalyse, 2017/No145. Перевод Елены Ревзиной
Медленно и методично Минерва борется против мужа, чтобы доказать ему свое интеллектуальное превосходство, а он дает ей отпор, сильно обесценивает ее. Я спрашиваю, почему она привязана к человеку, который делает несчастной ее, блестящую выпускницу университета, последовавшую за ним в захолустье. “Я хотела войти в его жизнь, спасти его, узнать его тайну, понять, что скрыто в глубине”.
Я неожиданно взрываюсь: “Когда открываешь сокровенные двери супруга, можно оказаться в тайной комнате Синей Бороды!”. Эта фраза стала отправной точкой размышления о сказке и ее включении в аналитическую работу с Минервой. Что же такое ужасное кроется в этой запретной и вожделенной комнате? Какие кровавые тайны прячет там ее муж? И что же такое неназванное скрывается в ее собственной потайной комнате?
Чтение многочисленных сказок о Синей Бороде, книга одной моей подруги о Жиле де Рэ (M. Le Coz 1989) и постановка оперы Бартока “Замок Синей Бороды” другим моим хорошим другом в средневековом замке Сусиньо в Бретани навели меня на мысли об этом женском любопытстве, которое, согласно некоторым сказкам, для одних становится отправной точкой в психологическом развитии, а для других смертоносным вторжением. Синяя Борода Бартока (Бэла Барток 1918) кричит, потеряв надежду: “Люби меня, молчи, не спрашивай ничего!”.
История, которую рассказала мне Минерва, как будто была переписана со старинной сказки. Злая фея наложила на нее мощное заклятье: “Ты заснешь в далеком захолустье, подчинившись тяжкой пустоте социальных обязательств местной буржуазии. Ты не разовьешь таланты, которыми тебя наградили добрые феи, склонившиеся над твоей колыбелью”.
Она бродит по замкнутому кругу, то подражая своей матери, тихой и пассивной служанке энергичного и могущественного мужа, то выступает как блестящая интеллектуалка и спорщица. Потребуются долгие годы аналитической работы, последовательный спуск в комнаты ее бессознательного замка, чтобы очаровательный внутренний принц вернул ей возможность творить.
Персонажи сказок и фильмов будут служить амплификациями, которые помогут ей освободиться от этой тяжелой участи. Проведенная аналитическая работа и ее контейнирующая рамка позволят впустить в сознание внутренние архаичные образы, такие же ужасные, как и те, что находятся за седьмой дверью Замка Синей Бороды в опере Бартока. Но для нее эта дверь станет возможностью побега. Мы исследуем различные этапы первых двух лет ее анализа, проследив символический спуск через семь дверей этой оперы.
Первая дверь: лисенок.
Минерва – миловидная женщина сорока лет, достаточно сдержанная, с угловатыми и аристократичными чертами, которые выдают ее немецкое происхождение. Она одета практично и элегантно, в темных тонах. Видно, что одежда тщательно подобрана. Стрижка каре подчеркивает угловатость лица. Она почти не накрашена. Минерва правдива и открыта, однако от нее веет интеллектуальным превосходством.
Минерва – единственная дочь своего отца, преуспевающего коммерсанта, тратившего всю энергию и время на развитие своего дела. Она говорит, что это природная сила. “Я должна была стать наследником, – она употребляет мужской род, – моего отца. До тридцати пяти лет я постоянно помогала ему. При этом уже в шестнадцать лет я не хотела продолжать его дело. Я выбрала философию, направление, наиболее близкое к тому, чем хотела заниматься. В классе я всегда была лучшей, но меня сопровождало чувство, что я ничего не достигну в жизни”.
Ее мать сидела дома, воспитывая дочь и прислуживая мужу, у которого был “культ силы”. Он постоянно обесценивал эту хрупкую женщину. Мать страдала дыхательной недостаточностью и перенесла множество операций. “Моя мать была очень опекающей, ласковой, пассивной. Она была похожа на очень миленькую фарфоровую куколку. В ней еле теплилась жизнь. Она была робкая, убийственно покорная, у нее не было никаких желаний. До замужества мать работала секретаршей у отца. Она, как и я, была единственным ребенком у достаточно пожилых родителей. Однако, перед тем, как выйти замуж, она училась и осваивала профессию, которая позволила бы путешествовать, что было достаточно “нахально” в послевоенное время. В молодости на фотографиях она выглядит крепкой, веселой и вполне здоровой девушкой”.
В семнадцать лет у Минервы был роман с ровесником, умершим от рака два года спустя. “Он умирал очень медленно, после многих курсов химиотерапии и облучения у него выпали все волосы. В нем всегда била жизнь, и смерть его была светлой. Я несла эту смерть как Грааль. У меня было чувство, что я узнала все. Пелена спала, и я потеряла память, которая до этого была превосходной. В девятнадцать лет моя первая любовь и первая смерть. Я была как лисенок, которому всадили нож под лопатку, а он продолжает бежать. Но я была мертва и отрезана от всего. Я вернулась к жизни, благодаря старому психиатру, который сильно поддерживал меня”.
Затем Минерва блестяще закончила курс философии и поступила в аспирантуру. Ей предложили работу в престижной компании. Минерва отказалась, поскольку влюбилась в своего мужа, стоматолога, который был намного старше ее и происходил из добропорядочной провинциальной семьи. Она оставила все свои интеллектуальные занятия и последовала за ним, чтобы посвятить себя домашнему хозяйству. Минерва принимает его многочисленных друзей, семью, даже первую жену и сына, живущих недалеко от их дома, как будто на задворках замка Синей Бороды. Она с большим удовольствием занимается огромным садом и выращиванием овощей. И все делается из естественного желания быть “принятой” мужем и его обществом.
Ее интеллектуальная жизнь сводится к длительным беседам с мужем. Она живо интересуется его исследованиями, считая их очень занимательными.
Вторая дверь: кошка с “пробитой” головой.
Первое же сновидение, которое Минерва рассказала на первой сессии, описало большую часть ее проблемы. Мы сможем понять его значимость гораздо позже. В этом сновидении она должна крепко держать вполне здоровую кошку, в то время как мать убивает животное, трижды прокалывая ей голову коротким копьем. Орудие похоже на то, уколами которого раздражают быка на корриде. Минерва пытается сопротивляться желанию матери, но безуспешно. Смерть кошки опустошает ее.
Кошки в сновидениях, как и “Кошки Ултара” Лавкрафта, станут тотемными животными Минервы. Они проникнут в ее сны. Кристиан Фонсека (Ch. Fonseca 2008) приводит высказывание Эли Хумберт о животном-защитнике в шаманских сообществах: “В наших сообществах, где здравый смысл захотел взять на себя задачу управления жизнью, остается лишь упоминание в виде очень распространенного в волшебных сказках мотива: герой может выполнить свою задачу только при помощи животного” (E. Humbert)
Минерва вспоминает одну детскую игру. Когда они с родителями возвращались с прогулки, она бежала вперед, поднималась на крыльцо, ложилась перед дверью и говорила: “Я отвергнутый ребенок, я замерзла и хочу есть, меня надо утешить”. Эта “игра” тоже будет проходить красной нитью через всю нашу работу, и ее интерпретация в течение долгого времени будет оставаться для нас неясной. Вначале я спросила себя, не есть ли это идентификация с матерью, обесцененной и, конечно же, отвергнутой отцом в качестве желанной женщины.
“Вскоре после моего рождения у матери случился выкидыш. Она рассказывала, что чувствовала, как кровь течет по ее ногам. Тогда я упала с пеленального стола”. Минерва рассказывает все это отрешенно, как обычную историю. Потребуется долгая работа, прежде чем окажется возможным вернуться к этому событию и реинтегрировать его в историю ее жизни.
В начале анализа место матери было незначительным, неинтересным, даже презираемым. Отец или муж настойчиво лезли на первый план, как и в жизни. Я задавалась вопросом о ее феминности, отмечая контраст между маскулинным в этой импозантной женщине, проявляющимся в уме и образованности, а также в ее осанке и умении держать себя, и ее повседневными занятиями “прислуги”. Почему в этом сновидении она подчиняется матери, которая убивает кошку, прокалывая ей голову? Она вполне сознательно подчинялась мужу, который, как и ее отец, сильно доминировал. Минерва слушалась его, стараясь избегать конфликтов, и, насколько могла, подражала своей презираемой матери: “Моя голова следует за отцом, поведение следует за матерью”.
Минерва аутодеструктивна. Она убивает свою голову так же, как ее мать убивает голову кошки. В напряженных садомазохистических отношениях с мужем она отказывается от интеллектуальной жизни и автономии. Вместе с тем, я спрашивала себя, не из страха ли быть “отвергнутой” отцом нападающая в сновидении и болеющая в жизни мать направляет агрессию против самой себя. Минерва, кстати, билась зубами и когтями, чтобы не стать “отвергнутой” своим мужем, чем он постоянно угрожал ей. Я указала ей на противоречие между описанием матери, как хрупкой фарфоровой куклы, и женщины, убивающей кошку. Когда я попыталась интерпретировать, она посмотрела на меня и быстро сменила тему, но постепенно интегрировала эту мысль и упоминала о ней в ходе следующих сеансов, как примерная ученица. Минерва избегает чувств и прячется в интеллекте.
Позже в сновидении возникает вопрос инцеста. “Я нахожусь у своих родителей. Наша старая кошка больше нас не узнает. Мать моего отца, очень старая, смотрит на нас с широкой улыбкой и говорит о самой себе: “Ты должна сказать себе: она жила очень долго”. Я сплю на полу, на коврике у порога. Отец спит в моей бывшей комнате, а мать и бабушка по отцу спят около кухни. Я смотрю фильм по телевизору. Там люди, они в спешке покидают дом и берут бутылки с вином […] Они идут с ружьями к офисному зданию, где находятся органы власти, желая их припугнуть. Но у власти тоже есть припрятанные ружья. Очень красивый солдат достает ружье из пестика цветка на гобелене. Он стреляет в тех, кто ему угрожает. Я говорю: надеюсь, что это не помешает мне спать”.
Минерва удивлена темой насилия в этом сновидении. Кошка и бабушка умерли одиннадцать лет назад, не связано ли это с ее потерей памяти. Она сама спит на коврике у двери, это напоминает ее детскую игру в “отвергнутую” девочку.
Вторая часть сна заставляет Минерву вспомнить, что родители купили телевизор, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей после смерти жениха. Красивый солдат – это, возможно, анимус. Он просыпается, достает ружье из пестика цветка – какая яркая деталь, и убивает репрезентации отца. Не является ли это массовое убийство иносказанием эротизированного кон- фликта между ней и отцом? Он спит в ее комнате, и это напоминает об инцестуозной атмосфере между ними, в то время как обесцененные женщины-служанки находятся на кухне. Несомненно, Минерва смогла не стать преемником отца и устояла перед ним, занявшись философией. Однако, она еще весьма далека от того, чтобы “убить” его. Я провожу здесь параллель со сновидением об убийстве кошки, в котором Минерва подчиняется воле матери. Есть нечто смертоносное, исходящее от отца и от матери, и напоминающее об умершем женихе.
В детстве бабушка была для нее одним из немногих примеров того, что можно жить по-другому. Эта властная, своенравная и твердая женщина держала своих троих сыновей в ежовых рукавицах. Она, католичка, в 20-е годы совсем одна поехала в город, чтобы перевязать трубы! “Это была независимая, испол- ненная здравого смысла женщина, которая жила одна до девяноста лет. В этом возрасте она ходила на танцы вместе со своим другом”. У бабушки было гораздо больше жизненных сил, чем у матери.
Минерва ведет себя как примерная ученица, отличница, и поэтому трудно понять что-либо о ее переносе. Она безупречно одета и подтянута, всегда приходит вовремя. Минерва приносит мне множество снов, аккуратно напечатанных на компьютере. Она внимательно читает Юнга и легко пополняет свой лексикон. По-видимому, Минерва мне доверяет и, без сомнения, проецирует на меня роль “той, кто знает”. Такую манеру поведения она выбрала во время учебы, когда была отличницей. Не то же ли самое она проделывает и со мной? Прилежная ученица, делающая то, что должно – как и ее мать. Но у меня складывалось впечатление, что мы все время остаемся на поверхности, что она недостаточно включена. Она смогла сделать это позже.
Мне было трудно присоединиться к ней в начале нашей работы. Контрперенос был осторожным. Я видела много похожего в наших историях иностранок, живущих во Франции. У нас обеих была и есть потребность быть интегрированными и принятыми без тени недоверия, этакого снисходительного взгляда на того, кто не принадлежит к той же культуре или не имеет соответствующего образования: “Вы не можете понять, вы не француженка!”. В начале нашей работы социальные сети еще не существовали. Минерва не знала о моих корнях, меня не выдавал акцент. Более того, иногда она говорила со мной, как с француженкой. Она спрашивала меня с тревогой: “Разве я в чужой стране? Когда я возвращаюсь в свою родную страну, меня и там тоже принимают за иностранку, и я не чувствую себя дома. Кто же я тогда?”. Эта исключенность обострила нашу общую потребность учиться и развиваться. Мы также похожи тем, что творчески подходим к решению личных и интеллектуальных проблем. В ее превосходном холодном разуме я нахожу мою подчиненную мыслительную функцию. Ее болтливая, зачастую поверхностная часть забавляет или раздражает, я вижу себя как в кривом зеркале. А недостаток человеческой теплоты в начале этой работы заставлял страдать мою нежную и принимающую чувственную функцию.
Третья дверь: “сопля”.
Одно из сновидений пролило свет на проблему амбивалентного отношения Минервы к мужу. “Двенадцать человек выходят из какого-то дома, начальник подходит и говорит, что нельзя больше ехать во Францию, это слишком опасно, и поэтому они идут этой дорогой. Он говорит, что по закону путников надо накормить”. Минерва соотносит это сновидение со своим жизненным опытом. “Я иностранка. Мне кажется, что я вечно в пути, мое место ненадежно, я всем навязываюсь. И все время играю в одну и ту же игру: выклянчиваю место”.
Ее общение с мужем невыносимо. Минерва обслуживает его целыми днями. Но затем в их разговорах она вырастает до роли дипломированной интеллектуалки, и таким образом утверждает свое превосходство над ним. Она критикует, хочет быть правой и никогда не уступает, а затем оказывается повергнутой и опустошенной обесцениванием мужа (Она захвачена анимусом: “[…] типичная фигура анимуса, которая, так сказать, воплощает мужскую сторону женской психики. Он представляет архетипическую фигуру, которая становится особенно активной, когда сознательный разум отказывается следовать чувствам и инстинктам, подсказываемым бессознательным: вместо любви и отдачи присутствует мужеподобное, любящее спорить, упрямое самоутверждение и непременное вездесущее мнение в любой возможной форме (власть вместо любви). Анимус это вовсе не реальный человек; это несколько истеричный герой, чье стремление быть любимым проглядывает через прорехи в его доспехах”. (К.Г. Юнг 2017) “И все это воплощено в мужчине, который по прихоти судьбы повстречался с этой инфантильной женщиной: он тотчас же идентифицировался с ее героем-анимусом и неумолимо утвердился в качестве идеальной фигуры. Попробуй он теперь хотя бы намекнуть на свое несоответствие с идеалом, и его тотчас бы ждало суровое наказание!”. Там же, пар. 465).
Минерва хочет, чтобы муж, как тот француз из сновидения, от которого она требует еды на законных основаниях, питал ее самолюбие, в основании которого лежит интеллект. Тогда Минерва поймет, что любима. В то же время сновидение говорит ей, что Франция – это опасное место. И требование Минервы оборачивается бедствием. Вместо того, чтобы стать “благодетелем”, муж резко отталкивает ее и подавляет своей агрессивностью, говоря, “что она прилипла к нему, как сопля”.
И здесь мы видим, как разворачивается жизненная драма Минервы. Женщина захвачена невротическим конфликтом. Он регулярно повторяется и блокирует ее. Демонический гений высокомерного ума Минервы борется с Золушкой, которая повторяет поведение матери и подчиняется правилам игры, установленным мужем. У Минервы внешность и повадки решительной и требовательной Дианы-охотницы, и в то же время она ведет себя как преданная и просящая служанка. Когда я спросила, являются ли эти агрессивные стычки хорошим способом достичь того, что она хочет, Минерва мне ответила: “Я хочу победить не женским соблазнением, а с помощью мышления”.
Итак, ее охватил демон всевластия. Минерва спроецировала на мужа своего анимуса-спорщика, что сделало мужчину еще большим садистом, так как под ударом оказалось его собственное всемогущество. Минерве хочется, чтобы он любил и ценил ее, но она, как и ее мать, наталкивается лишь на полное обесценивание. Остается только выйти в параноидно-шизоидную позицию, которая приведет примерно к следующему: “Я мрачнею, замыкаюсь в себе и интерпретирую как агрессию все, что он говорит и делает”.
Чтобы крепче затянуть узел судьбы, которым она связана, Минерва бессознательно вверяет мужу реализацию ее жажды власти. Эта проекция избавляет ее от работы над своей собственной автономией. Это неплохая защита – сосредоточиться на потайной комнате Синей Бороды, чтобы избежать работы по обнаружению того, что прячется в ее собственной комнате. Каждый раз, когда Минерва набрасывается на недостатки мужа, зеркало возвращает ей образ ее собственных недостатков.
После четырех месяцев работы она рассказывает мне о планах закончить диссертацию, которую она забросила одиннадцать лет назад. Разумеется, в этом намерении муж видит угрозу для себя и начинает грубо обесценивать жену, как только она хочет взяться за работу. Чтобы Минерва не могла принадлежать себе, он увеличивает количество поручений и задач, которые она должна выполнить. Минерва рассказывает, как он преследует ее, когда она хочет сделать что-то для себя. Например, он устроил ей адскую жизнь, когда она пошла заниматься айкидо. Минерве пришлось отказаться от своего увлечения, но она очень рассердилась и обиделась. В то время я прочла выражение Юнга, которое, как мне кажется, хорошо подходит для описания этого состояния: “Невроз содержит одновременно погружение в инфантилизм и стремление к адаптации” (C.G.Jung 1976). Мы будем долго погружаться в инфантилизм через проекции Минервы и ее сновидения. Мы уже говорили о ее стремлении к адаптации, об очень больших усилиях, предпринимаемых для того, чтобы войти в разные сообщества, где она стремилась быть приятной, чтобы стать “принятой”. Блестящая учеба Минервы была подчинена тому же желанию. И в переносе на меня в этот период она стремилась делать все хорошо, но в этом чувствовалась фальшь.
Четвертая дверь: дурочки и валькирия.
И тогда ей приснилось: “Мне дают огромную тарелку полную клубники. Меня обслуживают первую, и это кажется мне неприличным. Я передаю эту тарелку свекру. Встаю, чтобы помочь служанке, поскольку она двигается очень медленно. В конце концов, я последняя получаю тарелку, на которой почти ничего нет. Я говорю себе: ну да, все как всегда! Хозяин семидесяти лет садится рядом с молодой женщиной из высшего общества. Она показывает ему свою руку, украшенную огромным бриллиантом, круглым, как цветок. Мой муж делает мне знак, что это слишком. Потом мы идем играть в триктрак. Хозяин объясняет, как играть, я не прислушиваюсь. В итоге меня не приглашают в игру, и я чувствую себя разочарованной”.
Что представляет в Минерве прекрасная женщина из высшего общества и старик? Какое ее богатство они могут персонифицировать? Это ее сон, это фигуры ее бессознательного. Она долго раздумывала, прежде чем ответить: “Во мне есть богатства, которые я не использую, такие, как моя изобретательность, творчество. Все, что мне остается – это прислуживать. Болтливая служанка, как и дама из высшего общества, – дурочки. Я веду себя как посредница и прислуга, чтобы компенсировать их некомпетентность”. Женщины в ее сновидении либо некомпетентны и бессодержательны, либо у них есть преимущество, избыточное либидо, символизируемое огромным бриллиантом и большой тарелкой клубники, которые привлекают хозяина и мужа. Минерва хочет, чтобы ее ценили как мыслящего человека, и для этого занимает интеллектуальную позицию. Ее идеальное Я холодно. Она осуждает, вместо того, чтобы наслаждаться изобилием или игрой. Минерва все время повторяет, что она никогда не соглашалась угождать, и все же она причинила себе немало зла, заставляя себя вставать на сторону мужа. Но это не прельщало ее. Чтобы оправдать свое существование, Минерва прилежно играла роль домохозяйки. Кстати, она никогда не зарабатывала на жизнь сама, а всегда была на содержании у отца, а потом у мужа.
“Люди, пережившие подобные травмы (в юности или зрелом возрасте), беспрестанно пытаются достичь единства с идеализированным объектом, поскольку вследствие присущего им специфического структурного дефекта (недостаточной идеализации Супер-Эго) нарциссическое равновесие поддерживается у них исключительно благодаря интересу, отклику и одобрению со стороны нынешних (то есть действующих в настоящее время) дубликатов травматически потерянного объекта самости” (Х. Кохут, 2003). Первый сон, в котором мать убивает кошку, и детская игра, когда она чувствовала себя отвергнутой, с самого начала нашей работы указывали на то, что мать не была надежным объектом привязанности. Возможно, мать “отвергла” ее, когда позволила ей упасть с пеленального стола. Смерть нерожденного ребенка и отвержение, связанное с риском для жизни, лишили маленькую Минерву всякого доверия к “мертвой матери”, впавшей в депрессию после выкидыша, как объяснил Андрэ Грин в своей статье “Мертвая мать”. (А.Грин 2005)
“Наиболее специфические патогенные элементы личности родителей относятся к области их собственных нарциссических фиксаций. В частности, мы обнаруживаем, что на ранних стадиях погруженность матери в себя может стать причиной проекции ее собственных настроений и напряженного состояния на ребенка и, следовательно, недостаточной эмпатии”. (Х.Кохут 2003)
Впоследствии у маленькой Минервы не было другого выбора, кроме как идентифицироваться с вполне живым отцом, который любил ее нарциссической любовью, так как хотел сделать из нее свое продолжение, достаточно структурированно и тепло, ей было на что опираться. Возможно, здесь находится источник ужаса перед его гневом: если и отец отнимет свою любовь, то у Минервы не останется никакой поддержки в жизни. Однако, такая идентификация дала ей достаточно уверенности для того, чтобы смочь противостоять отцу и выбрать иной путь. Отец позволил это Минерве, хотя и с неохотой.
“После истории с моим женихом я потеряла интерес к тем, кого можно назвать простыми смертными. У меня было впечатление, что я отрезана от мира, живу, как за безопасным стеклом. Я ничего не чувствовала. Потом это прошло, но, когда муж проявляет особенную жестокость, я вижу, как это стекло снова появляется. Я исцелилась, но это возвращается снова и снова”.
Противоречие между этими двумя позициями хорошо показывает ее внутренний беспорядок. Она должна быть одновременно служанкой и Валькирией. Отцовское и материнское имаго не дифференцировались в ее бессознательном. На первый план в ее сновидениях выходят две зоны конфликта, то и дело повторяясь. Я пытаюсь разглядеть в них роли соответствующих родительских имаго, но это трудно, поскольку они состоят из нескольких пластов.
В начале нашей работы материнское имаго выглядело слабым и незначительным. Но мать несла смерть тайно. Она кастрировала дочь, лишив ее интеллектуальных способностей и возможности отделиться от своего окружения. Это история маленькой девочки, которую лишили общения с другими детьми или домашними животными ради того, чтобы она была только лишь объектом нарциссической устойчивости матери, ее “лучом света”. Сексуальная жизнь матери, обесцененной собственным мужем, была, без всякого сомнения, неудовлетворительной. Поскольку мать застряла на инфантильной стадии между оральностью – получением удовольствия от другого, и анальностью – навязчивым контролем дочери в отношении соблюдения внешних приличий и ведения домашнего хозяйства, можно сделать предположение о наличии у нее конверсионной истерии. Ее дыхательная недостаточность позволяла ей быть объектом жалости и перманентных врачебных манипуляций.
Отцовское имаго было угрожающим. Минерва рассказывала, как гнев отца ее совсем “размазывал”, при этом, “как будто я теряла всю энергию, и мои колени подгибались”. Несомненно, нарциссическая ярость отца проистекала из его страха беспомощности, и лишь временами фаллическая позиция всевластия с гиперконтролем над своими объектами, укрепляла его.
В детстве Минерва идентифицировалась с ним, как с единственным интересным человеком в доме. Он был ее божеством. Позже, чтобы отделиться, Минерва победила его с помощью его же оружия и культа силы. Она приложила недюжинные усилия к своему отделению, предпочтя бизнес-школе, выбранной отцом, занятия философией. Минерва уехала жить в Париж, продолжая зависеть от отца материально.
Нарциссическая идентификация с силой отцовского имаго привела к интеллектуальному противостоянию мужу из позиции протестного соперничества. Минерва обожала оставлять за собой последнее слово в спорах. Она говорила мне, что способна победить мужа несокрушимой логикой. Такими же бурными были и споры с отцом!
Это были нешуточные баталии, поскольку Минерва была уверена, что интеллектуальная победа принесет ей уважение и любовь супруга. Замужество Минервы оживило ее интроецированный конфликт с отцом.
Я спрашивала, не думает ли Минерва, что ее стремление к ин- теллектуальному превосходству (“То, что получается в данном случае, едва ли можно назвать позитивной терапевтической активацией грандиозной самости – речь скорее идет о стремительном гиперкатексисе архаичного грандиозного представления пациента о себе, жестко защищаемого враждебностью, холодностью, надменностью, сарказмом и молчанием”. Х.Кохут 2003) отчасти провоцирует вербальную агрессию мужа. Минерва ответила: “Нельзя быть прямой?”. Задумавшись над тем, что такое прямота, Минерва поняла, что для нее – “это иметь право сказать все, что приходит в голову, чтобы доказать мое превосходство и выразить гнев”. Не была ли спонтанность Минервы синонимом упражнения в стремлении к власти? Я процитировала коллегу: “Прямота может быть любезным убийством!” (D. Baumgartner, 2001) Минерва тут же парировала, триумфально поставив точку: “Не предназначена ли непрямая защита для манипуляции другим? Это не лучше!”.
“У нас есть семейный миф силы. После смерти моей первой любви мне рекомендовали поговорить с психологом, но я не хотела. Как Ницше: “Что меня не убивает, делает меня сильнее”. Минерва надменно продолжает: “Теперь я понимаю, почему философия пренебрежительно относится к прикладным наукам, и, в особенности, к психологии или психоанализу. В философии мы имеем дело с идеями, а не с субъектом. Это идет от Аристотеля и Платона, которые всегда предпочитали общее частному”. В то же время она постепенно приходит к осознанию того, что “история силы – это изоляция, внутренняя неприступная крепость, которую, как я считала, я должна охранять. Я отказывалась вливаться в течение жизни”.
В этот же день я для себя назвала ее Минервой (Юпитер, обеспокоенный предсказанием оракула о том, что один из сыновей свергнет его с трона, проглотил свою беременную супругу. Однажды он почувствовал ужасную головную боль и упросил Вулкана исцелить его, расколов ему череп. Оттуда с воинственным кличем и во всеоружии появилась Минерва. На ее щите красовалось изображение Горгоны). Я могла бы также назвать ее Радгридр. Так звали самую жадную до власти валькирию.
Этот сеанс был поворотным. Минерва начала осознавать, что боевой пыл – это не слишком большое преимущество, ведь другие, и, в частности, муж, могут воспринимать его как угрозу. В сновидении Минервы бриллиантом, вниманием мужа и хозяина дома, а также правом играть, обладает пустая и не самая умная женщина.
В начале нашей работы в своем переносе Минерва меня идеализировала и ставила в позицию эксперта. Она затапливала меня ужасно длинными и подробно записанными сновидениями. Она подчинялась терапевтической рамке, подобно тому, как адаптировалась к нравам и обычаям мужа, чтобы больше не быть иностранкой.
Мое участие в основном заключалось во внимании, в работе с ее сновидениями и воспоминаниями. Я предлагала Минерве амплификации, исходя из мифов или персонажей, которые могли бы служить контейнером. Наглядное изображение и активное воображение придавали подвижность переживаниям, позволяя ей соединить репрезентацию и аффект. Я подхватывала трагические истории, которые Минерва рассказывала, и пыталась сделать так, чтобы она соединилась со своими чувствами, вспомнила переживания, возникавшие у нее тогда. Мало-помалу в контакте со мной ее чувствующая функция отогревалась и дифференцировалась, очеловечивалась и уравновешивала функцию мыслительную.
Пятая дверь: Минерва и Лорен Бэколл.
Иногда Минерва учтиво сопротивлялась: “Мы, немцы такие, вы, французы …”, “Мадам Бине, я обожаю, когда вы говорите шаблонами!”. Она ставила меня на место. Минерва могла вести себя так, поскольку вполне доверяла мне.
Тогда ей приснилось, что она встретила своего старого преподавателя: на одной конференции он сказал, что пришло время ей закончить диссертацию. Пока Минерва говорила с ним, террористы в перестрелке убивали ее мужа.
Ассоциации Минервы были любопытны. “В моем сновидении надо убить моего мужа, чтобы я могла закончить диссертацию. Чтобы найти свою дорогу, мне надо обезопасить себя. Я всегда думала, что превосходство содержится в мужественности, в интеллекте, а неполноценность – в женственности, истерии, чувственной жизни”. Минерва не смогла найти то, что было бы феминным и одновременно ценным для нее. Я попросила назвать героинь книг или фильмов, которые могли бы в юности воплощать для нее феминность. Она не вспомнила ни одного женского образа, вызывавшего восхищение. Минерва преклонялась только перед мужчинами и их способностью мыслить. “У меня нет выстроенной женской идентичности, я никогда не любила кукол, никогда не могла завести домашнее животное, о котором мечтала. Это защищало меня от грязи и разочарований, так говорила моя мать. Мне оставалось только читать”.
Тогда я попросила ее представить, как бы актриса, которая ей нравится, смогла занять взрослую позицию по отношению к обидному замечанию партнера. Минерва представила себе Лорен Бэколл под градом едких насмешек Хамфри Богарта. “Ей были присущи улыбка и ирония, демонстративная женственность, осознание себя той, кто играет с другим, желанной и привлекательной. Я могу себя так вести, только если я счастлива с мужчиной, который хорошо ко мне относится”.
Может ли обольщение стать приятной игрой? В настоящее время она не владела ни женской игрой, ни меркурианским средиземноморским “метисом” Одиссея (Термин “метис” в широком смысле обозначает хитроумие, приписываемое Одиссею). Минерва никогда не шла на попятную, отвечая на нападки только мужским высокомерием.
Эта попытка активного воображения имела важные последствия. Она высвободила и сделала доступным для Минервы ее женское либидо.
На другом сеансе Минерва в очередной раз рассказала мне о своих ожесточенных стычках с мужем, а я напомнила ей историю Париса, который должен был выбрать одну из трех богинь – Венеру, Юнону или Минерву, один из трех образов феминности – любовницу, великую мать или воинственную мыслительницу. Она рассмеялась, разглядев очевидное: Парис выбрал пустышку Венеру. Теперь Минерва вспомнила и мать своего юного жениха, блистательную и независимую женщину, а также жену одного режиссера, у которой она когда-то жила. Вторая была для нее идеалом творческой и могущественной личности. Работа над этими образами женской иден- тификации позволила ей открыть путь к позитивной феминности. Ассоциации стали более богатыми. Символизация стала даваться легче.
На следующем сеансе Минерва сказала мне, что чувствует себя освобожденной, как если бы она от чего-то избавилась. “Я принимаю прошлое, теперь там все спокойно. Я начала приводить в порядок свои заметки по диссертации. Мне легче работать, когда я одна, а не под наблюдением мужа. Я возвращаюсь к пословице Fortiter in re, suaviter in modo (Fortiter in re, suaviter in modo или Suaviter in modo, fortiter in re это латинское выражение из сочинения 1600 года второго основателя Ордена Иезуитов Клау- дио Аквавивы, в котором он объясняет, как надо не отступать от сути (христианской веры), а представлять ее привлекательной. Industriae ad curandos animae morbos, § 2, 4, переиздание 2016 года изд-во San Paolo, Alba (Cn) и подарено Папой всем епископам к Рождеству. Прекрасная синхрония!), твердо в деле, мягко в обхождении”.
Я была очень осторожной в своем контрпереносе, осознавая, что хочу, чтобы Минерва довела до конца свою диссертацию. Я спрашивала себя, как она собирается выходить из замка Синей Бороды, где она была заперта, и что будет делать, чтобы направить свое либидо на службу творчеству?
Шестая дверь: отвратительный паразит.
В следующем месяце Минерве приснилось, что старый амбар медленно обрушивается прямо на нее. Однако, она успевает спасти всех своих кошек. Но Минерва оставила там овальное зеркало бабушки и дедушки, боясь упреков мужа в том, что она интересуется лишь своими делами. В ассоциациях к этому сновидению Минерва задавалась вопросом, что рухнуло – ее замужество или же старые структуры, которым следовало упасть. Она рассказывала мне об этом зеркале, в которое смотрелась в ходе напряженной интеллектуальной работы в возрасте двадцати пяти лет. “Я глядела в него, и это приводило меня в равновесие”. Зеркало возвращало ей нарциссическую устойчивость, которая давала возможность самостоятельной работы. Отметив, что только одушевленные существа спасаются в сновидении, Минерва подумала, что ее диссертация должна стать менее догматичной, надо вдохнуть в нее жизнь.
В конце первого года нашей работы Минерве приснился сон, отражающий ее нынешнее состояние. Она находилась в моем кабинете и размышляла о продолжении анализа. Минерва отметила, что этот сон был очень “гомоэротическим” для аутоэротического. Она сказала себе, что сеансы ее успокаивают, но было бы желательно, чтобы я ей сделала скидку. “Затем мадам Бине ложится на кушетку под покрывало, чтобы отдохнуть перед следующим сеансом с мужчиной, который уже ожидает ее. Не желая ее беспокоить, я начинаю записывать сон, который я хотела ей рассказать. “Я сплю со своей матерью в старом трактире. Утром я смотрю новости по телевизору. В них говорят о трактире, в котором молодежь разожгла костер, устроив праздник. Больше нет крыши и сгорел весь каркас. Я беспокоюсь за мать, поднимаюсь по лестнице, которая ведет на крышу, вверху виднеется красивый голубой квадрат. Я вхожу в комнату матери, с ней все в порядке, она ничего не знает о случившемся. Я рассказываю об этом сне мужу, к которому я очень привязана”. Мадам Бине спрашивает меня: “Кого вы хотите очаровать? Его?” Я отвечаю: “Да”. Я ухожу, но мою машину украли с парковки. Я не могу вернуться домой. Я должна остаться у мадам Бине”.
В этом сновидении возникает много вопросов. В нем видна амбивалентность по отношению к анализу и ко мне. Минерва желает и закончить работу, и продолжить одновременно. Мы видим гомосексуальное желание в отношении материнской фигуры, которую во сне представляю как я, так и, собственно, мать женщины. Есть также амбивалентность по отношению к деньгам. Минерве хочется, чтобы я ей сделала скидку – обесценивание анализа, проблема денег, которые ей не принадлежат. Как только союзники Минервы, молодые гуляки-трикстеры сжигают крышу, покрывающую то, что содержится в ее матери, она может видеть прекрасное голубое небо. Связь в переносе сильна. Минерва много раз пытается уйти, но все время возвращается ко мне с вопросами. В конце концов, ей нужно, чтобы ее машину украли, чтобы у нее был повод остаться. Рамка дает Минерве безопасность и позволяет ре- грессировать, чтобы была возможность переработать тот непрерывно возникающий чудовищный хаос, в котором она бессознательно барахтается.
Я не способствовала регрессии Минервы, боясь дезорганизации. Ведь мы имели дело с очень архаичными элементами. Именно поэтому я не предложила ей кушетку. Регрессия сразу вывела на поверхность элементы анальной стадии. Затем мы достигли более низших уровней.
“В этот момент у меня было много сновидений, в которых я видела животных, куколок, эмбрионы, которые умирали, не родившись. Что-то во мне окаменело, очень много печали, скорбь по моему жениху, мой нерожденный ребенок – у меня был выкидыш через несколько лет после замужества”.
Наконец Минерве приснилось, что она флиртует с адвокатом-хирургом, который будет ее оперировать. В операционную Минерву должен проводить отец. Она отпрашивается в туалет, где исторгает из себя огромное количество экскрементов. Минерва боится, что туалет не сможет поглотить такую массу, и вдобавок еще использованные ею метры туалетной бумаги.
Огромный материал, который она копила с детства, может, наконец, выйти на поверхность. Все, что было заперто годами контроля и блокировки, начало выходить при посредничестве эротизированного адвоката-хирурга. В этом сновидении отец помогает ей выйти из-под материнского влияния, благодаря регрессии к анальной стадии, первому периоду, когда ребенок может решить удерживать или нет, и может противостоять материнскому контролю того, что входит и выходит из его тела. И мы знаем, как долго мать держала взаперти свою дочь, используя ее, как успокаивающую игрушку. Нам понятна по- требность сбросить крышу этой тюрьмы и увидеть наконец голубое небо автономии. Но есть и “двойной эффект кисскул” (Выражение из рекламных роликов, вошедшее в обиходный язык и означающее “побочный эффект”): после освобождения от матери эстафету принимает отец, желая поймать дочь в свои сети!
В середине этого же года Минерве приснилось, что она держит на руках младенца. Минерва тискает его, а он немного напряжен и не держит голову, это ее беспокоит. Минерва кладет младенца на стол, он сразу становится необычайно шустрым и соскальзывает на землю. “Я бегу за ним, его невозможно поймать, я бросаюсь вниз и хватаю хвост ящерицы, который еще двигается. Я испугана. В этот момент входит мой муж, и я восклицаю: это же ящерица!”. Ассоциации сконцентрированы вокруг этого вялого ребенка. Минерве он напоминает собственное тело, воспринимаемое ею как едва живое, но, как ящерица, способное к регенерации. Одна часть Минервы стремится к расслаблению, как этот младенец, а другая требует регресса. Она возродится через живую и шуструю древнюю рептилию, от которой остается хвост, как образ тени, содержащей жизненную энергию.
Затем у нее был длинный сон, который я привожу целиком. “Я сижу в туалете у нашего дома перед входом в гараж. Приезжает машина с молодой блондинкой. Она выходит из машины и направляется ко мне, я ее отгоняю. Там кошки, блондинка преследует котенка, чтобы убить его. Я спрашиваю, почему она хочет убить котят, она отвечает, что их всех нужно истребить! Блондинка не уходит. Из нее вылезает какая-то инфекция, крошечные паразиты, похожие на блох. Женщина меняется и становится совсем маленькой. Мы кладем ее в сумку. Затем мы посыпаем ее тальком. Это обездвиживает и ее, и блошек. Теперь она похожа на маленькую бесполую и белую куклу, размером 30 сантиметров. Мы закрываем крышку. Ее нельзя трогать, поскольку инфекция все равно существует. Моя мать заражена и должна уйти. Я вижу, как она сидит на краю тротуара в городе, она не двигается и не может есть. Она ждет, пока закончится изгнание. Мы поднимаем крышку, там еще есть насекомые, и мы снова закрываем ее. Так как мой отец и брат смотрят на нее, им тоже предстоит быть изгнанными. Позже я вижу их в городе, они ждут, не едят и не двигаются, как коконы, куколки бабочек. Непонятно, сколько времени это длится. Я просыпаюсь в тревоге”.
Женщина в сновидении похожа на очень деструктивную, как сказал бы психоаналитик, особу, с которой Минерва была знакома, когда ей было 20 лет. “Она была любовницей одного из моих преподавателей, лицемеркой. У нее была многочисленная свита. Она околдовывала и соблазняла, а потом ломала людей, разрушала и пожирала их”. Можно ли сравнить ее с Горгоной, которая обращала людей в камень, или с Лилит, пожирающей детей? “У нее был дурной глаз”. Эта женщина нападает на мать, отца и брата (двойника сновидицы). Может ли этот брат быть воображаемым сыном от первого или второго выкидыша матери? Что это за части самой Минервы – лишенные сил и подлежащие изгнанию после проклятия? Проклятье происходит в том момент, когда она у всех на глазах сидит на унитазе перед гаражом. Мы видим здесь и ее спутника, кошку-тотем, убиваемую смертоносной материнской фигурой. Как только Минерва вышла из-под защитной стены, она сразу же подверглась проклятью. Ее содержимое, ее испражнения обнаружены и находятся в опасности: заражение, кукла Вуду, личинка, помещенная в тальк. Проклятье было связано с выделениями и напомнило о сновидении, в котором Минерва извергала горы экскрементов. Конечно же, материнское проклятье началось с падения с пеленального стола, как с пролегомены покинутости и отвержения, но также и с того, что Минерва слишком рано была взята в заложники в качестве объекта нарциссической устойчивости. Маленькая девочка как нельзя лучше подходила для этого.
Тогда я смогла лучше понять первые два года ее анализа, в течение которых Минерва была особенно сильно затоплена силами недифференцированных родительских имаго, препятствовавших достижению непостижимого архаического дна. В начале она приносила свои сны и воспоминания и мало символизировала. Огромное количество сновидений, возможно, было защитой от их интерпретаций. Возникает вопрос, не стремилась ли Минерва сделать меня беспомощной, принося мне столько сновидений. У нас не было времени для их интерпретации. Она затапливала меня своим содержимым, как туалет адвоката-хирурга экскрементами.
Исключительно мощные и недифференцированные родительские имаго объединились в фигуре людоеда, представленного Синей Бородой. Они заперли Минерву-Юдифь (Юдифь – супруга Синей Бороды в опере Бартока) в бесконечном и безрезультатном поиске секретов ее мужа. С момента ее падения с пеленального стола и начала вероятной депрессии матери они, без всяких сомнений, привели к ослаблению ее психики. Контролирующая часть функционировала хорошо, а другая, очень расщепленная, поврежденная и переполненная смертью, загоняла Минерву в мазохистическую позицию. Произошло разобщение аффекта и репрезентации, следствием которого стало вызывающее превосходство мыслительной функции. Минерва была полностью бессильна перед жизнью, и смерть жениха усугубила это состояние. “Я была, как лисенок, который продолжает бежать с ножом между лопаток”. Перед началом анализа ее мир был хаотичным и взрывоопасным с нежизнеспособным и катастрофически деструктивным ядром.
Затем Минерва начала опираться на перенос и контейнирующую рамку. Функции ее личности стали дифференцированными. Появились позитивные образы женщин-посредников, позволяющие ей проживать необесцененную феминность. Минерве не надо было делать выбор Париса, она училась про- живать три грани своей феминности без конфликта с интеллектуальным творчеством.
После сновидения о богатом мужчине и двух дурочках она поняла, что холодная и высокомерная интеллектуальная позиция изолирует и оставляет ее без помощи и без любви.
Седьмая дверь: выход из замка Синей Бороды.
По мере того, как происходила индивидуация Минервы относительно взгляда и воздействия на нее образа мужа, как носителя проекции родительского имаго, ее ассоциации становились все богаче. Родительское имаго “сдувалось” в сновидениях, теперь отец стал появляться в них более позитивным, человечным, иногда даже потерянным. В другом сновидении Минерва увидела итальянского профессора, который мог быть полезен для ее диссертации. Разговор с ним ни к чему не обязывал, но в нем присуствовали соблазн и легкомыслие. Наконец-то! Она больше не была прислугой, связанной с материнским имаго.
Возобновление работы над диссертацией постепенно привело ее к открытию интроверсии и индивидуации, независимой от желания окружающих. Постепенно Минерва освободилась от проекций на своего мужа. Она соединилась со своей креативностью и успешно завершила объемную и увлекательную работу. Диссертационный совет тепло принял ее труд и высоко оценил его, отметив оригинальность сюжета.
Минерва исследовала подводную часть айсберга, вечно активное бессознательное, несмотря на то, что могла функционировать, только опираясь на разум и все контролируя. Она добралась до самой сути стремления к власти, как своего, так и других, что, в принципе, одно и то же. Не заключается ли способность отпустить ситуацию в том, чтобы перестать хотеть все контролировать?
Золушка-служанка, находившееся в подчинении у Синей Бороды, сбежала от него после долгого анализа. Это произошло тогда, когда кто-то третий, как братья в сказке Перро, символически убил ее мужа. Психологические цепи были разорваны. Минерва смогла вступить на путь, ведущий к пониманию инаковости, к принятию того, что другой это другой, а вовсе не тот, кем она хочет его видеть.
Я процитировала Минерве фразу Индиры Ганди, которая говорила примерно следующее: “Почему западные женщины так глупы? Они все время вступают в конфликт со своими мужьями. В результате они несчастны и ничего не добиваются!”. Таким образом, из ее слов мы понимаем, что фаллический анимус женщины, пытаясь справиться с унижением от нарциссических ран, сражается с мужчиной, добивается признания собственной ценности, которая служит для него доказательством любви. Ирония состоит в том, что женщина в такой ситуации платит за эту борьбу очень дорого, чувствует себя отвергнутой и находится в изоляции. Индира Ганди хотела, конечно же, сказать о феминной силе, которая не является фаллической и не возбуждает маскулинную воинственность. Тогда женщина сможет управлять этой силой через феминный логос и творчество.
“Феминный логос […] – это ум по природе своей посреднический, поскольку людям он ближе, чем абстракция. Он находится в отношениях с чувствительными аспектами мира. В конкретном пространстве этот феминный логос интересуется больше частным, чем общим, в большей степени особенностями живых существ, чем их классификацией по видам и числам. […] Этот логос является органом восприятия реальности через феминную функцию ощущения” (M.-L. Colonna 2007). Изречение, которому Минерва меня научила: Fortiter in re, suaviter in modo, могло бы также означать, что интегрированный анимус может помочь женщине воплотить свои цели в реальность, распуская нежный и соблазняющий бархат спокойной и совершенной феминности. И тогда ее новый спутник, ценитель феминности, скажет ей: “Вы – сама красота”.
M. Le Coz, Gilles de Raiz ou la confession imaginaire, Paris, Seuil, 1989
Бэла Барток, “Замок Синей Бороды”, одноактная опера 1918, либретто Бэлы Балаза на венгерском языке
Ch. Fonseca, “L’animal, ombre des dieux et frère de l’homme”, Cahiers jungiens de psychanalyse, No126, 2008, p.16
E. Humbert, “Reflection sur les idées d’archétype et d’inconscient collectif”, Cahiers de psychologie jungienne, No114, p. 28-31.
К.Г. Юнг, Символы трансформации, М., 2017, пар. 462
Там же, пар. 465.
C. G. Jung, La guerison psychologique, Genève, Georg&Cie, 1976, p. 205.
Х. Кохут, Анализ самости, М., “Когито-центр”, 2003, стр. 74.
А. Грин, Мертвая мать. Французская психоаналитическая школа, СПб, Питер, 2005, стр. 333-361.
Х. Кохут, Анализ самости, М., “Когито-центр”, 2003, стр. 83.
Х. Кохут, Анализ самости, М., “Когито-центр”, 2003, стр. 83.
D. Baumgartner, L’Inconscient dans ls relation en entreprise, Paris, Dunod/APM, 2001, p. 121.
Ф. Ницше, Сумерки идолов, раздел Изречения и стрелы”, пар. 8.
M.-L. Colonna, L’Aventure du couple aujourd’hui, Paris, Dervy, 2007, p. 96.
Материалы круглого стола “Дело Синей Бороды сквозь призму классического и юнгианского анализа” на XXI Конгрессе аналитической психологии IAAP в Вене в 2019 г.
Карлин Бене “Минерва и Синяя Борода” №1 2019
Алан Жибо “Тайна Синей Бороды и решения загадки” №2 2019
Кристиан Гайяр “Синяя Борода на кушетке” №3 2020
Поскольку тираж СиМ №1 уже весь распродан, я, от имени издателей СиМ, размещаю на сайте текст статьи Карлин Бине в переводе Елены Ревзиной. СиМ №2 и №3 еще есть в продаже и, если вам интересны размышления психоаналитиков о Синей Бороде, то у вас есть возможность купить следующие номера журнала “Сказка и Миф”.