Героический герой

Героический герой: сценарий или этап – история одной путаницы.

Статья была опубликована в журнале “Юнгианский анализ” №4 за 2011 год.

“Сильнее всего, как правило, воздействует на ребенка жизнь, которую не прожили его родители (и предки родителей)… Речь идет о таком отрезке жизни, от которого – скажем ясно – родители увильнули и при возможности воспользовались для этого неким подобием святой лжи”.
Карл Густав Юнг

Прежде всего, я хочу поблагодарить своих коллег Евгению Зверинскую и Ольгу Литвиненко за помощь в написании этой статьи.

Часто приходится слышать, что выражения “героический сценарий” и “героическая часть эго”используются рядом, а то и как термины, обозначающие одно и тоже, но это не совсем так. Точнее, совсем не так. Предлагаю попробовать разобраться, что есть что, связывая размышления с клиническим случаем. Героиней нашей будет девочка 12 лет, ну и немного ее мама.

Начнем, пожалуй, с “героического сценария”. Вот как понимают это выражение в транзактном анализе:

“В транзактном анализе сценарий – генеральный план жизни, в основе которого лежат принятые с помощью родителей основные жизненные постулаты, модели поведения, ценности и т.п. Это повторяющиеся модели поведения, подтверждающие, что жизнь только такая, как есть.

Сценарные решения принимаются на основании базовой экзистенциальной позиции (“Я-Ты”-коммуникация), и особенностей родительского программирования.

Сценарий Героя. Экзистенциальная позиция Я хороший, Ты – плохой. Второй вариант Я плохой, Ты хороший, но прикрытый “маской кризиса”. Это сценарий скрытого суицида, но с сильной прикрывающей скрытой командой “будь полезен”, “радуй других”. Например, это часто спасатели, пожарные, реаниматологи, – люди, “горящие” и рискующие жизнью на работе.

Родительские предписания. “Будь сильным”, “будь первым”, “не будь ребенком, будь взрослым и ответственным”, “не чувствуй”, “не будь собой”, “радуй других, а не себя”, “будь полезен”, “не принадлежи, не сближайся”.

Драйвер, запускающий сценарий. “Надо…”, “ты должен…””.¹

Из описания клинического случая. “На первый прием мама пришла с дочерью. Обе сидели на краю дивана, как каменные. Бросалось в глаза отсутствие мимики у обеих. Прически были тоже похожи – у обеих короткие ровные стрижки “под мальчика”. Одеты они были очень чисто, правильно и совершенно скучно. “Ни сучка, ни задоринки”. Самый частый ответ на вопросы был: “все нормально”… Мама – старшая из двух сестер, дочь также старшая, есть младший брат.

Для обоих родителей девочки брак первый. Живут вместе с родителями матери, им же и принадлежит квартира. Бабушка очень властная женщина, мама клиентки подчинена своей матери. Дедушка занят своими делами, но если его беспокоят, может быть очень резким, наказывает обоих детей, не разбираясь, кто виноват. Бабушка требует беспрекословного подчинения. Она – Хозяйка. Папы в семейной истории клиентки очень мало – он работает, занят машиной. Мама на одной из консультаций стала много плакать, вспоминала свои обиды, излилось много горечи. Она сообщила, что сестра была смелее, она могли противостоять матери, сейчас живет отдельно. До сих пор очень жива горькая история первой несостоявшейся любви. У мамы много подавленного отчаяния, чувства безысходности”.²

Обратите внимание, как психолог представляет случай: “На первый прием мама пришла с дочерью”, можно подумать, что это мама будет проходить терапию, впрочем, в каком-то смысле так оно и будет. Более того, в каком-то смысле мама пришла на прием и со своей дочерью, и со своей матерью. То есть, в кабинете психолога воцарился “мир матерей”, в котором живет девочка и из которого ей очень нужно выбираться, чтобы когда-нибудь она смогла жить своей жизнью. Представьте себе глобальность этой задачи! Но, если девочка не выберется, то и она обречена на проживание героического сценария…

Из рабочих материалов Ольги Литвиненко: “Женский героический сценарий “Загнанная домохозяйка или Женщина на службе у семьи”.

Девиз. “Самое главное – быть нужной и полезной”. “Положить все силы на то, чтобы всем было хорошо”.

Поведение. Домовитость, заботливость, суетливость, сглаживание острых углов, бесконфликтность, незаметность, если допускается протест, то пассивно-агрессивный (плач в одиночку, хронизация заболеваний, ворчливое недовольство, увлечение романтическими сериалами).

Родительские команды. “Радуй других”, “забудь про себя”, “довольствуйся малым”, “хороша не ты, а твои дела”.

Тип адаптации. Зависимый, обессивный.

Отношение других членов семьи. Снисходительно-наплевательское, “ни в грош не ставят”.

Таким образом, получается, что мама нашей героини является человеком, проживающим героический сценарий.

А как понимается символ героя в аналитической психологии? Э.Самуэлс пишет, что “с древнейших времен символом эго-сознания, с которым человеку было легче всего идентифицироваться был герой… Путь героя, описываемый в мифах и легендах, “обозначает возобновление света и, следовательно, возрождение сознания из тьмы” (Юнг)” (Самуэлс 1997). Герой – это архетипический образ высвобождающегося из глубин бессознательного сознания. Тот, кто борется и в конечном итоге побеждает Дракона – сначала материнскую его часть, затем отцовскую. Джон Биби, вслед за Юнгом, понимает Героя, как фигуру, символизирующую ведущую функцию эго (Биби 2004). Эрих Нойманн говорит о стадии Героя как об архетипической стадии развития эго (Нойманн 1998).

Из описания клинического случая. Повод обращения к психологу – постоянное повышение температуры до 37, иногда 37,3 после перенесенной простуды год назад. Родители проводили полное медицинское обследование, никакой патологии, воспалений найдено не было.

Со слов мамы, наша Героиня всегда была идеальным ребенком, “мы никогда не ругаемся”, “видимых проявлений ревности к младшему никогда не было”, хотя и с другими детьми никогда не играла… Правда, в возрасте около 3-х лет иногда устраивала громкие скандальные сцены, могла накакать в штаны. Мама, к тому времени уже вышедшая на работу, не очень обращала внимание на эти неприятные проявления поведения дочери. Девочкой больше занималась бабушка (мамина мама), мама приходила поздно, а в выходные всегда было много разных дел. Бабушка постоянно наводила в доме порядок, любила, когда внучка слушалась, и очень не любила, когда не слушалась, а делала по-своему. “Ешь! Надевай!” – мол, если не указывать ребенку, что делать, то он сядет на шею. Разумеется, выросшая на командах, после 3-х лет девочка стала “чудесным, послушным ребенком”. Она никогда ни о чем не просила, только боялась любых страшных картинок, особенно ее пугал рисунок на заборе по дороге в парк, где была изображена какая-то страшная рожа. Чтобы ребенок не плакал, пришлось ходить другой дорогой.

Первые рисунки в терапии – совершенно застывшие: принцессы, дворцы, нет движения, динамики. На первом рисунке у принцессы большая шляпа на голове закрывала глаза и уши. Рисовала только простым карандашом, не раскрашивала. Нажим слабый, много стирала, переделывала. Всегда недовольна своими работами, хотя рисовала очень неплохо. Из очень живых рисунков – рисунок-иллюстрация к придуманной истории о страшном и злом голодном молодом человеке. Самый живой и прекрасный рисунок – “гадина”, совершенно мерзкое непонятное создание. Девочка сама была очень довольна, много обсуждали эту гадину.

В своей работе “Пленник, сокровище, герой и “анальная” стадия развития” Редферн рассматривает образ героя как компенсацию ощущениям нормальной зависимости. Героическое состояние и стиль эго-сознания – это часть процесса вырастания, и Редферн связывает образ героя с активной ролью ребенка при кормлении и вообще при выдвижении требований. “Если мы рассмотрим, каковы “сокровища” бессознательного, то увидим, что это “сокровища” инцеста, “сокровище” садизма и другие негативные пре-генитальные импульсы, “сокровище” всех частей личности, отвергаемых и презираемых (противоположно ценимому) сознанием… Конечно, эти сокровища нужно преобразовывать в приемлемые формы, и это обычно работа, выполняемая героем” (цит. по Самуэлс 1997).

Возраст “около трех лет” – разгар анальной стадии психосексуального развития. Эго делает первые героические попытки борьбы за независимость. Вот и наша Героиня “иногда устраивала громкие скандальные сцены, могла накакать в штаны”, ее “несвоевременная дефекация, сочетающаяся с отказом ее исполнения в момент или при обстоятельствах, желательных для окружающих, приобретает характер агрессивной оппозиции” (Ж.Бержере 2001), но эта “агрессивная оппозиция” подавляется бабушкой не менее агрессивно и девочка становится послушным, удобным ребенком. Бунт подавлен, героическая часть эго вытеснена в бессознательное. “Страшная рожа” обходится за тридевять земель, нет попыток вступить с ней в контакт – высмеять, плюнуть, бросить снежком – словом, вступить в борьбу и победить. Всё застыло, движения нет. Но нашей Героине 12 лет – время “препубертата”, “во время которого все существующие влечения одинаково загружены” (Ж.Бержере 2001), основная психологическая задача, которая формируется внутри личности – это адаптация к новым условиям, вызванным физической трансформацией. И вот на поверхность тела вырывается температура, она чуть выше нормы, чуть горячее, как капельки лавы из готовящего проснуться вулкана. Свидетельство бурных вытесненных процессов – “… ребенок становится полем битвы захлестывающих чувств гнева, разочарования и изоляции, пока не дойдет до состояния “расщепленности”. Он будет расти, имея то, что называется слабым эго, будучи неспособным размышлять… индивид должен построить искусственные защиты против настоящих чувств” (Ламберт 2004) – шляпа принцессы закрывает глаза и уши. Потом в терапии, когда девочка начнет немного доверять своему психологу, этот пласт поднимется и на рисунках появятся “гадина” и “страшный и злой, голодный молодой человек”.

Из описания клинического случая. Сон: “Мы с мамой приехали на поезде на поляну в лесу, со всех сторон – лес. Железнодорожный тупик. Там карусель и большой стол, а также много годовалых детей, которые пытаются влезть на стол (без родителей). Поляна окружена мерзкими желтыми грибами. С мамой пошли в лес, сделали два шага – и заблудились. Везде грибы, гнилые, с червями. Гадость. Проползли немного, устали, сели на корягу. Темнота. У нас глаза стали привыкать к темноте, и вдруг увидели, что мы в старом заброшенном доме. Это не деревья, а мебель. Растут гадкие грибы. Выглянула в окно и увидела, что дом находится на вершине скалы, а скала – в море. “Что же нам делать?” И тут зазвонил будильник. Комментарий девочки: “Грибы я очень люблю. Люблю ходить с папой вдвоем в лес за грибами. А тут, во сне, они мерзкие и противные”… “Еще более страшный случай произошел на даче, когда пошли вдвоем с папой в лес за грибами и заблудились. Ушли далеко. Я спросила: “Пап, а как же мы отсюда выберемся?” А папа сказал: “Не бойся”. А тут еще и болото оказалось, незнакомое место. Страшно было, а вдруг волки нападут, или в болоте утонем. Но папа вывел”.

Мария-Луиза фон Франц писала о том, что лес часто выступает символом телесного бессознательного, также, как и дом, а море, океан – символом бессознательного коллективного (М.-Л. фон Франц 2007). В этом лесу, на поляне много годовалых детей, которые пытаются влезть на большой стол – зачем? Быть съеденными? Много детей – много гнилых желтых грибов…

Из описания клинического случая. Больше всего напряжения на первой и нескольких последующих встречах вызвала картина “рыбы”, которая висит в кабинете психолога. Там на желтом фоне изображены пара рыбин в качестве закуски с большими грустными глазами, а сзади стоит кружка то ли с водой, то ли с пивом. Девочка не могла бросить взгляд в сторону картины.

Двое детей в семье – две рыбы на желтом фоне.

Мать и дочь ползут в темноте – полная поглощенность бессознательным, нет даже возможности стоять на ногах. Но глаза привыкают к темноте, учатся видеть в темноте – “… иная часть поднимается символически как… “высшая мужественность”: голова, символ сознания, с глазом в качестве его руководящего органа – и с этим Эго теперь отождествляет себя” (Нойманн 1998) и становится возможным увидеть, “что мы в старом заброшенном доме. Это не деревья, а мебель”, возможно, что этот старый дом – бессознательное Рода, деревья срублены, из них сделана мебель. “Я находился один в незнакомом двухэтажном доме. Это был “мой дом”. Я оказался на верхнем этаже, там было что-то вроде квартиры с прекрасной старой мебелью в стиле рококо… Спустившись по ступенькам я попал на первый этаж. Здесь всё было много старше… Я подошел к тяжелой двери и открыл ее. Я обнаружил каменную лестницу, которая вела в подвал… я догадался, что стены были построены еще при римлянах… исследовал каменные плиты пола: в одной из них я нашел кольцо… Я спустился вниз и очутился в низкой пещере…” (Юнг 1998), так Юнг впервые столкнулся с тем, что впоследствии он назвал “коллективное бессознательное”.

Выглянула в окно и увидела, что дом находится на вершине скалы, а скала – в море. Из окна, с вершины скалы она увидела – наша Героиня осваивает патриархальное пространство, мир Отцов. Но сон обесценивает мужское, пока это только “Поляна окружена мерзкими желтыми грибами… Везде грибы, гнилые, с червями. Гадость… Растут гадкие грибы”. Здесь уместно согласиться с Фрейдом, что “гриб – несомненно, символ пениса, есть грибы, которые из-за своего несомненного сходства с мужским членом получили при классификации название Phallus impudicas” (З. Фрейд 1999). Сознание девочки выравнивает картину, рассказывая истории о походах с папой в лес за грибами, о том, как заблудились в лесу, “А папа сказал: “Не бойся”. А тут еще и болото оказалось, незнакомое место. Страшно было, а вдруг волки нападут, или в болоте утонем. Но папа вывел”. Крепнущая героическая часть эго отчаянно нуждается в отцовской поддержке.

В этом сновидении есть развитие в движении от “железнодорожного тупика” в лесу и “мерзких желтых грибов” к вершине скалы и способности видеть, движение от “низшей” хтонической маскулинности матриархата к “высшей” маскулинности патриархата.

Из описания клинического случая. Сон: “Гуляли с какой-то девочкой у гаражей за домом. Сумерки. Из-за дома выскочили 2 дядьки – в полумасках, с ружьями, со страшными лицами. Стали стрелять. Но мне попало только в кисти рук и в ногу, навылет. Жутко страшно. Вышла из дома женщина, и ее убили, и мужчину какого-то убили. Они стали догонять, стрелять, кидать бутылки с горючей смесью. Почти нас догнали, но я проснулась. Было очень страшно, что убьют. В жизни так никогда не пугалась”.

“… мужской член, символически заменяется… имеющими с обозначаемым сходство проникать внутрь и ранить, т. е. всякого рода острым оружием, ножами, кинжалами, копьями, саблями, а также огнестрельным оружием: ружьями, пистолетами и очень похожим по своей форме револьвером. В страшных снах девушек большую роль играет преследование мужчины с ножом или огнестрельным оружием” (Фрейд 1999).

Эго сновидицы получает раны кистей рук и ноги от Ужасного Мужчины, который “функционирует не только как принцип, дезинтегрирующий сознание, но даже в большей степени как принцип, который закрепляет сознание в неверном направлении. Именно он препятствует дальнейшему развитию Эго и поддерживает старую систему сознания. Он является разрушительным инструментом матриархата… и наконец, он представляет власть патриархата, как Ужасный Отец” (Нойманн 1998). Раны кистей, ассоциируются с ранами, полученными во время распятия, с ранами Иисуса. Героиня наша как будто переходит из Мира Матерей в Мир Отцов, и в то же самое время, как будто не переходит. Она застревает меж мирами.

Нойманн выделяет два варианта застревания – патриархальной кастрации – Героя при переходе стадии патриархата. Это порабощение и одержимость.

В случае порабощения, эго остается полностью зависимым от отца, как представителя коллективных норм. Теряется “высшая” духовная часть эго. Уважение старого закона заглушает внутренний голос, не позволяя приблизится к творческой части, услышать бессознательное.

При одержимости теряется земная часть эго – “уничтожение через дух”. “Вечный сын”, “вечный революционер” – отождествляет себя с героем убивающем дракона, но не осознает родства с божественным отцом. Боится стать отцом и взять власть в свои руки, потому что “взять власть” означает, в свое время передать ее будущему сыну и правителю, “… с возрастом вечный революционер оказывается невротиком, который не готов вести себя как подобает в его возрасте, не принимает свои ограничения (Нойманн 1998).

Не правда ли, эта история с порабощением и одержимостью очень сильно похожа на то, как понимается героический сценарий в транзактном анализе?

И тогда получается, что героическая часть эго помогает развитию сознания, укреплению его в борьбе, как с материнской, так и с отцовской частями дракона “встреча эго с надличностными факторами создает личность… Для этого в качестве модели служит герой; его свершения, его страдания иллюстрируют то, что позднее выпадет на долю каждого индивида” (Нойманн 1998), в то время, как героический сценарий – это застревание в отцовской (культуральной, социальной и пр.) стороне этого дракона. “…Если человек позволяет своему либидо “зациклится” на своем детском окружении и не высвобождает его для более высших целей, то он попадает под чары бессознательного принуждения. Где бы он ни был, бессознательное будет воссоздавать инфантильное окружение, проектируя его комплексы, репродуцируя всё вновь и вновь – в полном пренебрежении к его жизненным интересам – ту же самую зависимость и недостаток свободы, которые характеризовали прежде его отношения с родителями. Его будущее больше не находится в его собственных руках… (Юнг 2007).

Из описания клинического случая. Она стала взрослее, увереннее в себе. За несколько встреч до окончания терапии юная Героиня стала одеваться более современно, так, как ей нравилось, и мама поддержала ее в этом. В одежде появилась “нотка”, попытки создать свой стиль. Девочка начала отращивать волосы под другую прическу. Семейная ситуация не изменилась, хотя мама много говорила с бабушкой, и та вроде бы стала меньше “прессовать” девочку. Сама мама, на предложение психолога пойти на терапию, честно призналась, что боится и не готова.

Начинается наша история с “На первый прием мама пришла”, а заканчивается “мама, на предложение психолога пойти на терапию, честно призналась, что боится и не готова”, и мы можем предположить, что работа в терапии была проделана большая, если женщина, развитие которой застряло в переходе с матриархальной стадии развития на патриархальную, проживающая героический сценарий, признает, что может двинуться дальше, что все зависит только от нее, но она сейчас “боится и не готова”.

Некоторое теоретическое пояснение. Эрих Нойманн понимает маскулинное и феминное начала, как архетипы, а не просто характеристики, связанные с полом. Феминность связана с бессознательным, в то время как маскулинность провоцирует в обоих полах борьбу за возникновение сознания. Они предшествуют дифференциации архетипов Отца и Матери.

Матриархат представляет психическую ситуацию, когда бессознательное и феминность доминируют, в то время как сознание и маскулинность еще не достигли достаточной независимости, стабильности и веры в себя.

Патриархат в концепции Нойманна, не имеет ничего общего с социологическим законом, происходящем от главенства мужчин. Он обозначает “доминирование архетипического маскулинного сознания, разделяющего системы сознания и бессознательного, которое устанавливается относительно прочно в противовес бессознательному и независимо от него” (Нойманн, цит. по Лиар). Западная женщина заинтересована в этой конфронтации, если она желает стать созидательницей своей судьбы. Цель патриархата – в продвижении индивида, в “освобождении женского позитивного элемента, отделении его от ужасного образа Великой Матери” (Нойманн, цит. по Лиар), как у мужчин, так и у женщин. У женщин этот процесс завершается формированием своего Я и своей Тени, тогда как мужская цель – это освобождение Анимы (Д. Лиар 2007).

Таким образом, подходя к завершению этой статьи, можно сделать вывод:

• На героической стадии, как этапе развития эго, во-первых, в процессе конфронтаций и с внешним, и с внутренним, формируется героическая часть эго, способная защищать ценности и независимость личности. Эта часть впоследствии будет активизироваться в моменты кризисов. Во-вторых, проживание героической стадии – процесс напряженный, сложный, наполненный болью, страхами, депрессивными переживаниями, но это всегда про процесс развития, про движение.
• Героический же сценарий – это когда эго находится на героической стадии развития, но, в силу своей не готовности (слабости, инфантильности) не выдерживает напряжения при переходе от матриархата к патриархату (в смысле теории Нойманна) и застревает в постоянной борьбе. Если эта борьба отвергается, не осознается, то это патриархальная кастрация “порабощение”, если же эго “затоплено” борьбой, и не желает признавать обыденную реальность, то это – “одержимость”, то есть героический сценарий – это остановка в развитии. По сути “героический сценарий” – это комплекс Исаака, в том смысле, как его понимает Эрих Нойманн (Нойманн 1998).

В эпиграфе слова Юнга о том, что на детей сильно воздействуют те части жизни родителей, от проживания которых родители “увильнули”. Это так. Но, проживая эти части, решаясь на то, на что родители не решились, дети часто и родителей сдвигают с мертвой точки, начинается мощный внутрисемейный процесс. Думаю, что здесь можно размышлять о Героической части Рода, но это уже тема для другой статьи.

Литература

1. К.Г.Юнг Конфликты детской души М, Канон, 2004
2. Э. Самуэлз Юнг и постюнгианцы М, ЧеРо, 1997
3. Д. Биби Понимание сознания через теорию психологических типов http://grap-kz.info/library/bibi_tipy.htm
4. Э.Нойманн Происхождение и развитие сознания. М, «Рефл-бук», «Ваклер», 1998
5. Ж. Бержере Психоаналитическая патопсихология МГУ им М.В.Ломоносова, 2001
6. К. Ламберт Анализ, выздоровление и индивидуация Пермь, Янус, 2004
7. М-Л. Фон Франц Кошка «Класс», М., 2007
8. К.Г. Юнг Воспоминания, сновидения, размышления. Львов, «Инициатива», 1998
9. З. Фрейд Введение в психоанализ. СПб., Алетейя СПб, 1999
10. К.Г. Юнг Символы трансформации М., издательство АСТ, 2007
11. Д. Лиар Детский юнгианский анализ М., Когито, 2008

Примечания 

¹ Из личной переписки с Ольгой Литвиненко – психологом, практикующим терапию нового решения и транзактный анализ.

² Клинический случай предоставлен аналитическим психологом Евгенией Зверинской.